Концерты харизматичного 25-летнего дирижера Антона Лубченко, главного художественного руководителя Бурятского государственного академического театра оперы и балета вот уже три месяца привлекают внимание музыкальной общественности Улан-Удэ. Встретившись с Лубченко, корреспондент ИРА «Восток-Телеинформ» спросил у него, как сложились в Бурятии его отношения с оркестром, с чиновниками от культуры, и как он относится к бурятской кухне

- Антон, Вы работаете в Бурятии вот уже три месяца. С какими сложностями столкнулись за этот период в театре? 

- Сложностей было большое количество, прежде всего, проблема была в том, что не было оркестра. И ничего не было: второго тромбона, второго и третьего кларнетов, первых скрипок, контрабасов, альтов, ударника. Сейчас мы их закупаем: во всяком случае, набор оркестровых инструментов составляет сейчас тот минимум, который необходим для исполнения симфонических партитур. Но и то не всех. Например, некоторые партитуры, такие как «Лебединое озеро», мы до сих пор не имеем возможности исполнять, потому что у нас нет арфы и арфистов, баса кларнета и пикового кларнета. Поэтому «Лебединое озеро» мы до сих пор исполняем под фонограмму. Если говорить про структуру театра, мне пришлось освободить от своих должностей главного балетмейстера и директора концертной труппы по той причине, что мне не нужны «главные специалисты», я считаю, что руководитель в театре один - художественный руководитель. Все остальные должны заниматься административной работой. А когда люди начинают свое мнение высказывать, мне это не нравится, я этого не терплю, я имею на все свое обоснованное мнение. Собственно для этого меня сюда и пригласили, чтобы я наводил порядок в театре. Я не очень люблю, когда мне мешают, поэтому многих людей пришлось попросить оставить свое мнение при себе. 

Директором режиссерского управления сейчас назначена народная артистка России Дарима Линховоин, с ее приходом в структуре театра многое изменилось к лучшему и пошло быстрее. Некоторые недовольны и не согласны, в суд ходят (смеется). А я, вы знаете, я плевать хотел: либо я в театре буду делать то, что считаю нужным для театра, либо пусть продолжается весь этот бардак, который творится здесь десять лет. Я не держусь за это место, у меня есть, где работать, есть, чем заниматься. Если мне мешать никто не будет, все будет хорошо. В театре уже и так многое изменилось: оркестр заиграл и заиграл вполне прилично. У нас в гостях был замдиректора Большого театра Владимир Тимошенков, он мой хороший знакомый, можно сказать друг и вот он сказал мне тогда: «вот знаешь, если я закрою глаза и мне бы сказали, что я в Большом театре, я бы поверил». Когда я сюда приехал, они не могли даже гоп со смыком сыграть - а это самые элементарные вещи. Непонятно, чем занималось руководство театра и главный дирижер. 

- Вы сказали, что в театре давно не обновлялись инструменты. Как Вы находите сам театр, в плане акустики, например, Вам ведь есть, с чем сравнивать

- С акустикой пока не понятно, все будет ясно, когда завершится реконструкция. Можно два стула поставить и акустика испортится. У нас в малом зале имени Глазунова Санкт-Петербургской консерватории (а это один из лучших залов в Петербурге), до реконструкции 2005-06 годов там стояли венские стулья, их специально заказывали еще когда зал строили. Так вот, спинки стульев были с дырочками, причем количество дырочек в спинке было разным, а сами стулья были расставлены архитектором – так, чтобы улучшить акустику, чтобы каждая дырочка на своем месте была. И если, скажем, одну дырочку заткнуть, то акустика на какую-то йоту испортится. Ну, а когда реконструкция была проведена, были заказаны аналогичные стулья, но они были уже из другого дерева и количество дырочек в каждой их спинке было одинаковым, поэтому и акустика стала ощутимо хуже. В бурятском театре акустика уникальна и нам обещают, что после реконструкции она не изменится. Будем надеяться. Мы очень много работаем над этим. А так, сам зал красивый. С дурным советским вкусом, правда, но, что поделать. В зале главное акустика и энергетика. А энергетика в зале очень хорошая, положительная, на мой взгляд, и приятная. Так что мы с нетерпением ждем открытия театра.

- Расскажите о «Зимних встречах», это большой проект. Что будете играть? 

- В этом сезоне фестиваль будет идти всю зиму два дня в декабре (первые концерты уже прошли), два дня в январе и один день, возможно, в феврале. Специальным гостем мероприятия в декабре стал режиссер, руководитель театров Бремена Ханс-Йохим Фрай. Он прибыл в Бурятию с тем, чтобы обсудить возможность гастролей бурятского театра в Германию. Осенью к нам приезжал атташе по культуре посольства Австрии в Москве и директор Австрийского культурного форума господин Симон Мраз. Концерт был посвящен развитию культурных отношений между Австрией и Россией. Музыканты исполнили произведения русского композитора Дмитрия Шостаковича и австрийского композитора Антона Брукнера. После концерта Симон Мраз поделился своими впечатлениями: «Я не ожидал, что, проехав пять тысяч километров, услышу музыку австрийского композитора, да еще в таком хорошем исполнении». Нам очень важно - приглашать гостей из Европы, потому что наша задача - вывезти театр на европейские гастроли. Господин Мраз обещал в мае 2011 года утроить гастроли солистов венской филармонии (дорогу и гонорар оплатит посольство). Планируется тройной концерт для скрипки с виолончелью, фортепиано с оркестром, а это очень редкое исполнение. В феврале ожидаем приезд известной российской актрисы Марии Шалаевой. 

Что касается программы «Зимних встреч», то это продолжение линии «Осенних встреч», то есть исполнение Шостаковича и Брукнера. В декабре мы сыграли симфонию № 6 Брукнера (одна из самых красивых) и симфонию № 3 Шостаковича. А вот она - одна, пожалуй, из самых некрасивых, но самых ярких и экспериментальных. Шостакович написал эту симфонию, когда ему было всего лишь 23 года - у него была задача написать симфонию так, как не писал до этого никто, и он наворотил такого, что до сих пор самые лучшие оркестры мира редко рискуют такое сыграть. Это требует олимпийских усилий от артистов оркестра, потому что с самого первого и до последнего такта они играют без пауз и передышки, это такой аттракцион. Наши артисты пока справляются с этим. 

Каждый концерт «Зимних встреч» будет уникален - в январе мы сыграем концерт, который будет называться «Рождество с Петром Ильичом Чайковским» - произведения, посвященные зимней тематике - «Черевички», «Опера Щелкунчик» и симфония «Зимние грезы». Этот фестиваль - своего рода мой отчет о проделанной работе, программа сложная. Мы не играем ни одной легкой симфонии, и в какие короткие сроки мы их готовим! Например, концерт к 11-му декабря мы начали репетировать за два дня, хотя эту программу многие месяц учат. А мы результата достигли невероятными усилиями, по три репетиции в день. Мало где можно найти такую адскую работоспособность коллектива, это один из его огромных плюсов. 

- Скажите, это сложно - управлять целым оркестром? Как вы нашли общий язык с нашими музыкантами? 

- Хорошо нашел общий язык, мне никогда не было сложно управлять оркестром. Я знаю, что это мое. Мне кажется, безумно сложно водить машину, я вообще не разбираюсь в технике, я даже не могу включить стиральную машинку десять раз: мне кажется, она взорвется, если я нажму на какую-то кнопку. А ведь автомобили люди водят и в гонках участвуют, для них это несложно, это их работа. А здесь - моя. 

Музыканты очень толковые и способные, но профессионализм - это такая вещь, которая воспитывается, и на которой воспитывают. А их на чем воспитывали и где? В другие города они не выезжают, артистов из других городов сюда не приглашают. Я так думаю, что прежнее руководство театра не особо задумывалось над вопросом, что надо подтягивать уровень… Вот как-то так все шло и шло… никак. 

Профессионализм - он ведь из ниоткуда не возьмется. Можно родиться талантливым человеком, но профессионалом родиться нельзя. Можно иметь литературный дар, но если мама с папой тебя не выучат писать и читать, то какой из тебя литератор? Так же и с музыкой. До настоящего профессионального уровня музыкантам еще поработать надо, и мы работаем. За эти вот три месяца, во всяком случае, мне за них не стыдно. Например, «Te Deum» Брукнера и симфония Шостаковича на фестивале были классно сыграны. А такие исполнения, как «Второй фортепианный концерт» с пианисткой Региной Черничко (она приезжала в декабре) мне не стыдно показать ни в Москве, ни в Питере, ни в Вене.

- Насколько, на ваш взгляд, бурятский зритель любит театральное искусство? 

- Зритель, по моему мнению, везде один – так устроен человек, что если ему нравится, значит, нравится. Любит, значит, любит, нет – значит, нет. Неважно, кем будет зритель - бурятом, русским, башкиром или американцем – если их музыка не трогает, то они на нее не реагируют, и от географического положения это не зависит. 

Если судить по наполняемости зала, то все концерты прошли с аншлагом. Нас всегда очень тепло принимают, а это так не просто. Я ведь и программу стараюсь подбирать соответствующую, ту, которая будет интересна и необычна, а вместе с тем любопытна и приятна. Я никогда не играю тех вещей, которые не люблю сам, всегда играю только те вещи, которые нравятся мне, выбираю своих любимых композиторов. И в жизни не буду играть того, чего сам не чувствую, потому что это называется обманывать зрителя. 

- Это чувствуется. Вы на сцене выглядите очень вдохновенно. Это от эмоций или просто это ваша техника дирижирования? 

- Я вообще не делил бы дирижирование на технику и эмоции, эти вещи друг от друга неотделимы. Невозможно сделать ювелирное украшение из деревяшки, это будет красивая вещица, но не будет стоить как золото. Но и алмазы необработанные ничего не стоят - это просто технический алмаз, который идет на иголки для проигрывателей. Точно также в моей профессии: если эмоция не соединена с техникой, можно просто выйти и попрыгать на сцене, никто не поймет. С другой стороны, если талантливый человек обладает техникой дирижирования, но у него нет эмоционального заряда – его тоже никто не поймет. Мало просто выучить концерт и отыграть. У меня не так. Ты выходишь на сцену и если ты профессионал, о технике ты просто не думаешь. Вот вы дышите, не задумываетесь же о том, что «сейчас я вдохну, а потом выдохну». 

Игорь Стравинский однажды сказал: «Мы, композиторы, всего лишь реставрируем старые корабли». Вот я думаю, что немного с другим смыслом это можно сказать про дирижеров - «старые корабли» - это очень давно ушедшие от нас люди другого времени и дирижер может вдохнуть в их музыку сегодняшний день, сделать ее доступной для слушателя нашего времени. Я очень часто позволяю себе отходы от авторской партитуры, я могу позволить себе изменить партитуру с точки зрения темпа, динамики что-то громче сыграть, чем у автора и так далее. Руководствуюсь тем, что принято в наше время. Например, та же «Москва – Черемушки» писалась в ритме 30-х годов, мы ее играем немножечко по-другому. Мы стараемся использовать некоторые элементы иронии, ретро, современной эстрады, даже рока. Я даже иногда сам не знаю, как это будет звучать, в том плане, что я даже не знаю в каком духе сегодня захочу исполнить ту или иную симфонию. Музыканты наши пока к этому не привыкли - что выучили на репетиции, то и на концерте играют. А я всегда их учу, прежде всего, следить за моими руками. Я очень часто повторяю произведения, но ни разу (даже если меня сильно попросят) и даже если я сам захочу, не смогу сыграть одну и ту же симфонию одинаково два раза. Но каждый раз думаешь после концерта: а если тебе сейчас встретится Шостакович, не набьет ли он тебе рожу (смеется).

- Антон, а зачем Вы пошли в дирижеры? Почему, скажем, было не стать скрипачом или пианистом, Вы ведь владеете инструментом? 

- Это на самом деле случайно получилось, я даже не решал ничего. Я по образованию композитор и пианист. Дирижировать вообще случайно получилось. Шла запись музыки к фильму. Музыку написал я, у фильма был маленький бюджет, не хватило денег на дирижера и меня попросили записать самому с музыкантами Оркестра Государственного Эрмитажа. Я никогда не дирижировал и решил попробовать, меня поддержали музыканты. Потом были другие проекты: премьера балета в Канаде, работа с оркестром Ленинградской филармонии, оркестром Юрия Башмета, Мариинским театром. Поверьте, в мои годы это завидный список для любого дирижера. А если получается, почему бы и не продолжить? Мне интересно. 

- Вы написали симфонию о Штокмановском газоконденсатном месторождении, под названием «Индустриальная трилогия», написали оперу «Сын человеческий», посвященную теракту в Беслане, и сочинили музыку к балету In Colors. А не звали ли Вас в шоу-бизнес, писать песни для поп-звезд или фильмов? 

- В шоу-бизнес пока не звали. А что касается сериалов, к фильмам писал много и сейчас пишу, вот недавно вышел телепроект «Сумерки» Владимира Мосса. А для поп-звезд не писал, приличного предложения просто не было. Просто шлягер написать, у нас на это Игорь Крутой есть и у него это неплохо получается. Я думаю, у меня так не получится. Да и не хочется особо. А вот сделать что-то действительно интересное в поп-эстраде, взять тот же шлягер с хорошей фактурой и качественным звуком, привнести туда живых инструментов, перфоманса, арта, это было бы очень интересно. Но пока предложений нет, если они будут - я с удовольствием. Я люблю музыку, и могу писать музыку в разных стилях. «Сын человеческий» - это почти мюзикл, и церковная музыка у меня есть, и сатанинские произведения. У нас, вы считаете, не шоу-бизнес? Тоже шоу-бизнес, просто немножечко другого ракурса: там эстрада, а здесь классика. 

- Какую музыку Вы слушаете сами? 

- Вообще я не слушаю музыку - времени нет. Я слушаю только ту музыку, которую репетирую и играю, а репетирую я очень много. Вот однажды в один день я умудрился прорепетировать с тремя оркестрами в разных концах страны: утром в Улан-Удэ, в обед в Москве, вечером в Питере. Когда тут музыку слушать. 

- Насколько важно для Вас, чтобы Ваша музыка была востребованной, а творчество нравилось здесь и сейчас? Вы считаете академическую музыку в России востребованной? 

- Это приоритет для меня, потому что если музыка не нравится, значит, ты что-то не так делаешь. Вот, к примеру, вам нравится мужчина, вы ведь хотите ему понравиться здесь и сейчас, а не 50 лет спустя. Также и с музыкой. Я считаю не востребованными плохих артистов, дирижеров, исполнителей и, кстати, плохую музыку. Но академическая музыка – Прокофьев, Шостакович, Вагнер, Брукнер, Чайковский, Малер - они гении.

Концерты проходят с аншлагами. Вы попробуйте достать билет в Мариинский театр, я не думаю, что у вас получится, если вы, конечно не миллионер. Говорят, что молодежь слушает только попсу. Я и сам не против, я люблю попсу – например Пугачеву, я с ней очень хорошо знаком, она не только замечательная актриса, но и человек с большим внутренним миром. Я к ней с большим уважением отношусь, когда она поет произведения Тищенко, Шнитке, Хренникова, Таривердиева – это классика. Очень многие песни вошли в классический репертуар - «Мне нравится, что вы больны не мной» или «Не отрекаются любя». Все пересекается. 

На моих концертах бывает очень много молодых людей, а европейцы вообще особый народ, они приходят с партитурами и начинают подпевать какие-то темы. Они не музыканты, но это входит в нормальное образование у них. У нас пока нет. Но это и не главное - главное, что многим это нравится, они получают не меньший эмоциональный заряд, нежели они получали бы на других концертах - это важно. 

- Почему Вы прибыли работать именно в Бурятский академический театр? 

- Министр культуры Российской Федерации Александр Авдеев попросил и я понял, что за отказ приехать сюда меня, конечно, не посадят, но не поймут. Я понял - это просьба и доверие. Я ведь не старый человек, в моем возрасте, если просят о таких ответственных и благородных вещах, я думаю, только жлоб мог бы отказаться. Я очень люблю помогать людям. В Москве моя помощь никому не нужна особо – там можно заниматься творчеством, там великолепные театры, там полно своих проблем, но с нуля ничего не надо поднимать. Здесь я могу быть реально полезным, не просто симфонию написать, но и сделать полезное что-то. Поэтому я с большим удовольствием остался. 

- И ни разу не пожалели? 

- Поначалу жалел. Всегда так бывает. Поговоришь с некоторыми нашими административными ребятами, которые в театре работают – очень много баранов, не постесняюсь этого слова. Иногда хочется задать вопрос, из каких подворотен этих людей достали - это же быдло самое натуральное, нельзя с ними работать. От этих людей я буду избавляться в самое ближайшее время. Я говорю об этом открыто, у меня страха нет - это у них есть страх потерять рабочее место. Если моя помощь не очень нужна, тогда… Я прямо всегда сразу иду на шантаж: либо этот человек, либо я. И я знаю, что выберут меня. 

- Вам личные знакомства помогают в работе? 

- Конечно, на них все и держится. Артисты, которых мы сюда приглашаем, имеют такие ставки гонорарные, на которые не каждый столичный город России с готовностью пойдет. Они сюда едут за полцены, из уважения ко мне и личного отношения. Есть связи в министерстве - безусловно, это очень помогает приглашать артистов, которых я сам не знаю. Некоторые личности считают, что такие концерты и артисты театру не нужны. Ну, вот мы и посмотрим через год, так это или не так. 

- Удалось ли за все время пребывания в Бурятии познакомиться с культурой и традициями нашего народа, например на бурятской свадьбе побывать? У вас было время оценить бурятскую кухню. Как вы ее находите? 

- Кухню, да, успел попробовать. Например, в ресторане «Чингисхан» бываю с удовольствием и всегда туда своих друзей привожу, когда они ко мне приезжают. Потому что там не только кухня отличная, там есть еще и то, что очень редко для Бурятии - хороший вкус в интерьере. Мнение бурят о вкусе мне недоступно, это другая ментальность. Есть какие-то ценности, которые мне не понятны. Бурятия - это отдельная субстанция, хоть и находится в России, здесь другой мир, свой своеобразный колорит. 

Кроме кухни, не так много успел посмотреть, хотя одну из главных достопримечательностей - Иволгинский дацан посетил. Была экскурсия с высокими гостями, я проводил приезжих гостей, а в итоге сам получил колоссальное удовольствие от экскурсии и с большим интересом смотрел и был потрясен энергетикой и красотой этого места. Нам оказали честь и допустили к телу Итигэлова. Я не буддист, но это неважно, господь один для всех. Какая разница кто нас создал - Иегова, Аллах, Будда - главное не делать людям гадостей и жить по принципу «делать то, что хотел бы получить в ответ», жить в соответствии со своей совестью.

- Скажите, а не сложно вот так - сорваться с места и попасть в совершенно другую среду, бросить друзей, родных? 

- Сорваться? У меня друзей и родственников полно по всему миру, я нигде не сижу больше недели. Если меня спросят, где я живу, я даже не смогу ответить, потому что я без определенного места жительства. В Москве у меня есть квартира, в Питере есть, сейчас собираюсь снимать квартиру в Париже, потому что часто там бываю и надоело уже останавливаться у друзей и напрягать их. Родных мест как таковых нет - родился в Москве, жил на Украине, учился в Питере, потом опять переехал в Москву, стал считать, что живу там, но на самом деле везде только по неделям. Я и здесь-то не живу, так, приехал - уехал. А что касается друзей и близких, они живут, как и я, в разъездах. Один мой друг и партнер по творчеству Владимир Ткаченко в прошлом году жил в Москве, потом в Америке, потом в Киеве, сейчас в Голландии. Мы видимся только на наших творческих проектах. Вот был случай - мы встретились на репетиции, к тому моменту мы года четыре не виделись. Это было в Чикаго: вышел я дирижировать (я всегда опаздываю), он стоит на сцене и только когда объявили перерыв, я поворачиваюсь к нему и говорю – ну, привет. Вот так и видимся. Настоящие друзья они везде и всегда с тобой - по Интернету и по телефону... где бы ты ни был.