Туяна Николаева: Преодолеть провинциальность

Об умилении «кульком», о «селфи» на выступлениях всемирно известных артистов и о том, как актуальны ли запросы улан-удэнских зрителей, размышляет в своём блоге на «Байкал-Daily» театральный критик Туяна Николаева

«А давайте о зрителе. Тем более, что временное затишье в нашей театральной жизни позволяет спокойно поговорить обо всех участниках процесса. Сказано же – учите матчасть. Театры на предмет актуальности уже изучили, теперь рассмотрим и зрителя – а актуальны ли его театральные запросы сегодняшнему дню.

Принято считать, что люди, в принципе, не знают, чего они конкретно хотят от театра, то есть, что им театр предложит, то они и будут потреблять. Я эту точку зрения очень поддерживаю, а наша улан-удэнская публика делает все, чтобы очень поддерживать меня в этом мнении.

Прежде всего, мне кажется, что посетителей наших театров публикой можно называть только в силу привычного употребления этого слова, не более. Все-таки публика, это люди, которые пусть неосознанно, но объединены более-менее схожими качествами – целями, настроениями, притязаниями. Иными словами публика, это своеобразная устойчивая общность людей, неформально, но все же организованных схожими интересами.

У нас в этом смысле можно выделить только одну устойчивую общность зрителей - ту самую случайную публику, которая ходит в театр, как уже говорилось в предыдущей колонке, по случаю – на премьеру, юбилей, или гастролирующую знаменитость. Свежий пример – приезд Николая Цискаридзе. Внезапно, отчетный концерт хореографического колледжа стал интересен даже тем, кто в иное время и не помнит о том, что у нас есть такое учебное заведение. Страшное дело, даже мне звонили с просьбой поспособствовать проникновению на вожделенный концерт! И это при том, что Цискаридзе в концерте не участвовал, то есть не танцевал. Однако, даже не танцуя, звезда балета способна сделать кассу.

В основе такого ажиотажного интереса не только праздное любопытство, и не просто жадность до новых впечатлений, а вопрос самооценки, ведь посредством лицезрения всемирно известной звезды люди приобщаются к этой самой всемирности, и оказываются в одном ряду со зрителями Парижа, Нью-Йорка, Лондона, Москвы и т.п. В стремлении таким образом преодолеть провинциальность и периферийность, стать частью истэблишмента, потребляющего самый качественный художественный продукт, наша публика весьма актуальна. Это ведь своеобразное «селфи» - и я там был, мед-пиво пил…

При этом, надо обратить внимание на то, что уровень запроса публики, уровень ее понимания, соответствует уровню знаменитости. Зримо, слышимо, и ощутимо, это было явлено на выступлении Константина Райкина прошлой осенью. Поначалу зал был радушно почтителен к имени и статусу гастролера, который вежливо, но решительно повел зрителя нелегкими путями и судьбами высокой отечественной поэзии. А затем публика, что называется, вняла артисту и оказалась способной идти за ним. Гораздо выше и дальше своего первоначального желания просто увидеть любимого артиста, просто увидеть большого артиста, просто увидеть артиста качественно иного, не местного, уровня.

В таком случае, получается, что зритель все же знает, чего он хочет от театра, от спектаклей, от артистов – конечно же, высокого уровня, высокого качества!

Но как только знаменитость исчезает с наших горизонтов, в силу вступает продолжение присказки про мед-пиво – по усам текло, да в рот не попало.

На премьерном спектакле ГРДТ «Комната невесты» публика кричала «браво» так же как кричала это Райкину! При том, что Райкин явил все то, что в совокупности называется культурой – человеческой, профессиональной, театральной, - мастерство, искусство, эстетику, мысль, чувства, ответственность перед профессией, самоуважение, почтение к зрителю. Тогда, как «Комната невесты» - это демонстративное отрицание всего вышеперечисленного, масштабное утверждение того самого «кулька», о котором говорилось в предыдущей колонке.

Наш зритель приучен не просто смиренно, а с удовольствием потреблять этот «кулек». Когда четыре года назад я начала публичную критическую деятельность, самый постоянный, самый употребляемый аргумент моих оппонентов состоял в том, что тот, или иной спектакль для Улан-Удэ нормален, прекрасен. На убеждения, что такая позиция ущербна, что в основе ее резервационное мышление, и что к искусству она не применима, потребовалось время и много усилий, которые привели к тому, что позицию эту просто перестали декларировать. Но она существует. Как в сознании деятелей искусства, так и в сознании публики.

«Есть люди, которые умом создают себе сердце, другие — сердцем создают себе ум: последние успевают больше первых, потому что в чувстве гораздо больше разума, чем в разуме чувств», - утверждал Петр Чаадаев. Достоевский говорил, что мысль надо почувствовать. И великая сила театра заключается в том, что он приводит мысль в движение посредством чувств. По произведениям мировой драматургии можно, как по протоколу, отследить, ценой каких эмоциональных потерь и находок человечество обретало человеческие и гражданские ценности, как проходя через горнило чувств и переживаний, училось мыслить и осознавать себя. Мы можем увидеть, как вне цивилизационных границ оказывались отцеубийство, клятвопреступление, кровосмешение; как в сознание человека входили и обретали мировоззренческие масштабы и социоорганизующую силу понятия времени, любви, прощения. Или, например, до шекспировской Джульетты человечество измеряло любовь ветхозаветной мерой – «ибо сильна, как смерть, любовь», а влюбленная девочка вдруг роняет «моя любовь без дна, а доброта, как ширь морская», и, не только самим фактом своей любви, но и этим сравнением, кодирует любовь, как чувство естественное, присущее каждому, заложенное в природе каждого человека.

И вот поэтому театр, которому нечего сказать зрителю, который не способен через чувства вывести зрителя к мыслям, к смыслам - не актуален. И, конечно, такой театр не нуждается в зрителе актуальном сегодняшнему дню, и, конечно, создает зрителя по своему подобию.

Но несправедливо было бы возлагать всю ответственность за зрителя только на театры. Все-таки, театры посещают наиболее мыслящие члены нашего общества, те, у кого, в принципе, запросы к жизни, повыше среднеобывательских. Тем более, что, как уже было замечено, ожидания публики в отношении звезд мирового масштаба, соответствуют их классу. И тем удивительнее то, что даже очень и очень мыслящие, информированные, искушенные, влиятельные зрители, коих немало в Улан-Удэ, не пытаются изменить хотя бы собственный уровень восприятия наших театров.

Как-то одна постоянная театральная зрительница, вкус которой чрезвычайно взыскателен, в соцсети написала о том, как хорошо жить в городе, где есть оперный театр. Вот просто, как факт. Есть оперный театр – хорошо. А недавно она же делилась в соцсети впечатлениями о посещении одного улан-удэнского ресторана. Немало чего не оказалось в этом ресторане, что должно было быть, согласно заявленному классу. Даже меда в сырной тарелке не было! Что и вызвало закономерную саркастическую критику. Я, конечно, не могла не задуматься над двумя этими репликами… Получается, что от ресторана мы, совершенно справедливо, требуем актуальности, требуем профессионального подхода, а не унижающей нашу самооценку местечковой самодеятельности.

В то же время с театра профессиональный уровень, все то, что должен находить в профессиональном искусстве уровень интеллекта современного человека, степень его информированности, объем его эмоций, охват его мыслей, - не запрашивается. Удовлетворяет сам факт театра. Такого, какой есть - не актуального, инфантильного, страдающего задержкой развития. «Кулек» не только не унижает, а даже умиляет…

Значит ли это, что класс физических и физиологических потребностей зрителя выше класса его эстетических, эмоциональных и интеллектуальных потребностей? Возможно. Но, скорее, зритель не отдает себе отчета в том, что в театре он имеет дело с искусством, а не с автономным учреждением культуры и искусств. И, потому он, зритель, достоин искусства, и должен получать именно искусство, а не то, что театры хотят выдать за таковое».