Морихиро Ивата: В Улан-Удэ ниже уровень жизни, но высокая духовность

В Иркутске завершились гастроли Бурятского государственного академического театра оперы и балета. Второй год подряд вместе с бурятскими артистами приезжает в Иркутск и Морихиро Ивата, уроженец японского города Йокогама, бывший солист Большого театра, ныне художественный руководитель балетной труппы в Улан-Удэ

Интервью у него взяла «Восточно-Сибирская правда».

– У вас интересная биография и творческая судьба. Чаще русские стремятся уехать из страны – на запад либо в развитые азиатские страны, чем иностранцы стремятся к нам. У вас получилось наоборот: вы приехали в Россию учиться и остались, можно сказать, пустили корни. И не трудно вам жить в нашей стране? Ведь менталитет у азиатов и русских разный. Как притирались к особенностям российской действительности?

– Это разница в менталитете действительно есть, и в начале моей жизни в России многое казалось непривычным. Но я очень люблю русских, это открытые люди, и отношения между людьми здесь проще, чем в Японии. У японцев много сложных нюансов, они жёстко держат дисциплину, а в России к ней легче относятся. Но сейчас у меня в России много друзей, жена тоже русская. И на самом деле я знаю достаточно японцев, балетных людей, которые хотели бы здесь остаться. Но они не смогли найти работу или что-то ещё не сложилось, и они вернулись на Родину.

– Недавно ребятишки из балетной студии Иркутского музыкального театра ездили на гастроли в Японию. И, вернувшись, сказали, что у японцев велико почтение к русской балетной школе. Так было всегда? На чём основано это уважение, ставшее уже традицией?

– Весь мир уважает русский классический балет, именно русские заложили фундамент мирового балета. В любой стране преподают и ценятся русские педагоги. А в Японии первые страницы балета связаны именно с русской школой, и все достижения современного японского балета базируются ещё на той основе, заложенной русскими.

Японский балет начал зарождаться и развиваться после второй мировой войны, так что его история в разы короче российской. Сегодня балет в Японии популярен, есть школы, есть и звёзды. Но пока нет сильного фундамента и стабильных театральных коллективов. Есть балетные труппы, но они пока, на мой взгляд, не вполне функциональны. А театры непременно должны иметь репертуар, постоянно показывать спектакли, этой системы пока нет.

– Даже в Токио?

– Есть один государственный национальный театр, балет, но, насколько я знаю, там больше американский стиль. Чтобы на одной сцене шли балет и опера, как в Большом или Мариинском театрах, такого нет.

– А у вас как любовь к театру, балету проснулась, если это настолько нетипично для Японии? Что сказали родители?

– Мои родители – сами балетные, отец учился у русского педагога Алексея Варламова, это бывший педагог Большого театра, который какое-то время преподавал в Японии. Затем отец сам создал свою балетную школу, мама там преподаёт. Сестра тоже занимается балетом, она прекрасная балерина, обладательница серебряной медали в Московском международном конкурсе. Так что мой интерес к балету был вполне естественным.

Я начал в 9 лет и не всегда всерьёз воспринимал это занятие – то ходил, то не ходил. А в 16 лет принял участие в балетном конкурсе наравне с очень сильными ровесниками, они обстоятельно занимались, техника была на высоте, и этот конкурс мне открыл глаза на профессию. Балетный мир словно распахнулся передо мной, я понял, что тоже так могу, захотелось каких-то вершин достичь. После этого я много занимался, а когда мне исполнилось 17 лет, в Токио открывали советский балетный институт, приглашали разных педагогов – из Москвы, Киева, я пошёл туда учиться. И этот институт дал мне возможность учиться в Московском академическом хореографическом училище.

Это был 90-й год, мне исполнилось 19 лет. И эти полтора года были очень ярким временем и великой школой моей жизни. С одной стороны, было тяжело, с другой – интересно. Я учился у Александра Ивановича Бондаренко, к сожалению, он не так давно ушёл из жизни. Как педагог он был настоящий гений. Конечно, мне тяжело было из-за незнания языка, общаться я ни с кем не мог, еда тоже была непривычной, но я всё равно ходил в столовую и привыкал к русской пище.

– Это был первый ваш визит в Россию?

– Нет, до этого я дважды был как турист в Москве и Санкт-Петербурге. Тогда сбылась моя мечта – я сходил в Большой театр и первые мои впечатления были колоссальные. До этого я в основном смотрел спектакли на видео и уже успел полюбить Большой театр. Но увидеть всё это наяву было хорошим шоком и потрясением.

– Много ли в училище было студентов из других стран?

– Они были, но в гораздо меньшем количестве, чем сейчас. Учились немец, итальянец, португалец, японка, испанка. Сейчас иностранцев учится намного больше – из Европы и стран Азии.

– По окончании учёбы поступило приглашение в Большой театр?

– Нет, после училища я 3 года работал в Государственном театре «Русский балет». В этом же театре познакомился с женой. Затем поступил в ГИТИС. В 1994 году ушёл из театра, а в 1995 стал стажёром Большого театра, через год меня приняли уже солистом.

– Как родители отнеслись к тому, что вы решили связать свою профессиональную судьбу с Россией?

– Они гордятся этим фактом, особенно отец. Ведь они оба обожают и уважают русский балет. Так что никакого неодобрения с их стороны не было, только радость. Они любят Россию так же, как и я. В Москву они много раз приезжали, в Улан-Удэ тоже были, попали в очень холодную зиму. Но я всё равно свозил их на Байкал, им понравилось.

- Большой театр – один из главнейших театров страны. Страшно было начинать работать? Или к тому моменту профессионализм был столь высок, что бояться было нечего?

– Знаете, я до Большого получил награды в нескольких международных конкурсах, то есть приличный уровень был. Тем не менее, когда в Большой театр попал, сложно было, начало было непростым. Потом уже привык, стал своим, появился свой репертуар. Педагоги учили колоссальным вещам и это было очень ценно для меня, учёба у великих людей всегда ценна и интересна.

– А в труппу как влились? Много разного пишут о труппе Большого театра. Ваше вхождение в коллектив каким было?

– До этого в театре были иностранцы, но все они числились стажёрами. Потому что в советское время иностранцы не могли работать в театрах. После того, как пропал Советский Союз, руководство полностью поменяло систему, контрактную в том числе. И я как раз в этот момент был стажёром и стал первым иностранцем, принятым в штат Большого театра. Сегодня я могу сказать, что театр такого масштаба – это испытание, никто мгновенно не становится звездой.

– За этот значимый период работы в Большом театре какие роли для вас стали самыми дорогими, интересными, может быть, самыми сложными?

– На этот вопрос я всегда отвечаю так: любая роль всегда интересна, даже если она длится 45 секунд. В эти 45 секунд надо сконцентрироваться и максимально вложить свой артистизм и мастерство. Зритель думает, что главная партия – это сложно. На самом деле нет, там есть размах и простор для роли, можно во второй части спектакля или в финале исправить впечатление от чего-то неполучившегося в первой части. А маленькие партии выправить невозможно. Если есть один выход, то он должен быть блистательным, и это намного тяжелее.

Мне трудно сказать, какая роль была сложнее, ответственнее, какая мне дороже всего, ведь даже в маленькой партии выходишь в полную силу. Наверное, запомнились Шут в «Лебедином озере», Золотой Божок в «Баядерке», Китайская кукла в «Щелкунчике», главная роль в спектакле «Чиполлино».

– Балет – это ежедневный, каторжный с точки зрения обывателя труд. Как приносится такая жертва?

– Да, это постоянная работа и на сцене сразу видно: кто сколько трудился, тот столько и показал. Кто здорово технически себя проявляет – тот долго тренировался, только так. Поэтому репетиции и тренировки проходят ежедневно. Я порой молодым артистам что-то говорю, например, «тяни ногу выше», но они этого не делают, не могут просто. И требуются годы работы, чтобы показать хороший результат. То, что вы сегодня видите на сцене – растяжка, прыжки, академические позиции корпуса, всё это тренируется годами. Так что заниматься нужно каждый день. А есть ли в танце душа?

– Предложение перейти на работу в Бурятский театр поступило неожиданно для вас?

– Да, это было около 3 лет назад. И мне сразу захотелось этого.

– Это ещё один удивительный факт вашей биографии – из Москвы мало кто едет в регионы. Чем вас пленило это предложение?

– Во-первых, это заведение с престижным статусом академического театра, театр с историей. Во-вторых, я давно хочу быть балетмейстером. Чтобы ставить спектакли в Москве, нужно искать зал, делать декорации, шить костюмы, давать рекламу, всё это сложно. А здесь у меня всё есть – и артисты, и зал, и цеха. Так что для меня это было по-настоящему хорошее предложение.

К тому времени в Большом я уже не работал – вышел на пенсию после 17 лет службы, свою танцевальную карьеру завершил. И я до сих пор благодарен Большому театру – за то, что давали возможность работать, давали знания, я в восхищении от всего этого, это был важный период в моей жизни. И этот театр нельзя сравнить ни с каким другим. Но время прошло, люди стареют, надо молодым давать дорогу.

Так что должность художественного руководителя балетной труппой в Бурятском театре оперы и балета мне предложили очень вовремя. Я работаю уже второй сезон.

– Ранее вам доводилось бывать в Бурятии?

- Был дважды – исполнял роль председателя жюри в творческом конкурсе. Во время второй своей поездки я зашёл в театр, познакомился с директором, мы поговорили.

– Так запросто меняется столица большой страны на небольшой городок?

– Меня сейчас больше, чем что-либо, занимают вопросы ценности жизни. Я приехал в Россию в советское время, когда было мало материального. Но в стране была духовность, это ощущал любой. Япония на тот момент была достаточно развита, меня спрашивали: «Ты не боишься жить в Советском Союзе?» Но я нематериальный человек, я не был ни к чему привязан, зато в моей жизни было настоящее искусство.

Когда развалился Советский Союз, ценности изменились, все ухватились за материальное, часто при этом теряя самое главное. Это многие замечают, и это, увы, отражается и на искусстве тоже. Но наше искусство всегда было главной духовностью и ценностью. Фигура красивая, техника блестящая – это хорошо. Но раньше всегда оценивали, есть ли душа в танце. Сейчас души всё меньше и меньше.

А в Улан-Удэ мне очень нравится, там ещё сохранилась духовность отношений и высокое отношение к искусству. Конечно, там ниже уровень жизни, зарплаты другие, чем в Москве, но там можно делать что-то душевное, что для меня очень важно. Поэтому я доволен и счастлив, и благодарен за эту работу.

– Как постановщик вы себя реализовали?

– Пока нет. Должность художественного руководителя подразумевает множество организационных процессов. В мои обязанности входит составление репертуара, новые спектакли, распределение ролей, общее направление творчества. В нашей балетной труппе около 50 человек, нам надо расширяться. Надеюсь, мои постановки ещё впереди. У меня есть задачи, есть желания, мечта, поживём – увидим, как это всё реализуется.

– Что бы вы хотели поставить?

– Балет японского композитора Кан Исии «Маримо» по мотивам японских народных преданий.

– А сами ещё танцуете? Ведь трудно после стольких лет работы прощаться со сценой, зрителем…

– Нет, не трудно, у каждого своё время и свой срок. Я ведь понимаю, когда исполняю хорошо и когда плохо. Сейчас тело уже не позволяет танцевать так, как в молодости, это психологически и физически тяжело. Чтобы сегодня выйти на сцену, мне надо раза в два больше тренироваться. Не хочется позорить театр и себя. Если что-то делаешь, нужно делать это так, чтобы зритель был в восторге. А если восторга нет, ради чего выходить на сцену? Так что у каждого своё время. Что я смог, я всё на сцене сделал.

– Здесь, в Сибири, люди особенные, открытые, дружелюбные, вы как-то эту разницу с москвичами ощутили?

– Конечно, здесь проще и уютнее. В Москве слишком много народу. А есть законы природы – когда в одном пространстве чересчур много человек, то они отталкиваются друг от друга. Недавно я был в деревне – там людей на улицах почти нет. И даже незнакомцы на улицах друг другу радуются. А в Москве всё наоборот. Есть строго выверенное и сбалансированное количество людей, при котором возможно сохранение уюта и комфорта. Нарушение пропорций даёт раздражение и злость.

– А не скучно в маленьком городе жить?

– Наоборот, интересно. Если ничего не делать – будет скучно. Если зависеть от кого-то – будет скучно. Если самому что-то начать делать, скучно не будет.

– Ваши дети – русские или японцы? Как они сами себя соотносят?

– Они русские. Они в России родились, ходили здесь в детский сад и школу. Но по-японски они говорят и я рад, что по приезду в Японию могут общаться, свободно себя там чувствуют. Очень хотелось, чтобы они с моими родителями могли разговаривать на японском языке, поэтому с самого их рождения я с ними на японском общался, они выросли двуязычными. Дочек зовут Маша и Алиса, им 19 и 17 лет, старшая работает в балетной труппе в Москве, младшая хочет заниматься вокалом.

– У вас длительный интернациональный брак, не трудно ли было японскому мужчине строить семью с русской женщиной?

– Моя жена Ольга молодец. Если русские максимально просто относятся к каким-то вещам, то для японцев это может быть неприемлемо и неприятно. В этом были сложности, я ругался, она не понимала, для неё же ничего особенного не происходило. И я тоже понимал, что если я в Россию приехал, должен понимать и принимать местные обычаи и особенности. Так мы шли навстречу друг другу.

– Чем для вас стала Россия за эти более чем 20 лет?

– Сегодня я могу смело сказать: это моя страна. Здесь интересно. Здесь хорошо. Здесь живут люди, которые мне очень дороги. Я уважаю их и многому у них учусь.