Если допустить, что организаторов и волонтеров от филармонии, «Степного кочевника» и Заиграевского района было человек 200-250 (в филармонии работает примерно 20-22 сотрудника, включая уборщиц и электрика), значит, участников было около 1000! И даже если поделить количество организаторов и участников поровну, все равно получатся феноменальные цифры. Что такое 650 участников?! Это сенсация! Такого на «Голосе кочевников» не было никогда, и, потому, стоит все-таки вглядеться в фестиваль повнимательнее.
Несколько лет назад, когда во второй раз в «Голосе кочевников» участвовала группа «Даха Браха», я позволила себе заметить, что знаменитые украинцы и наша группа «Урагша» (была такая в филармонии) работают в «поле» национальной музыкальной культуры, но консерваторское образование музыкантов «Дахи» позволяет им безгранично объёмно осмыслять музыкальные национальные традиции, и транслировать их миру в виде высокохудожественных интерпретаций, являя собой образец осознанного «природопользования» - когда из неисчерпаемого источника не только черпают, но и обогащают его. Программа, которую тогда «Даха Браха» привезла на «Голос» со всей очевидностью показывала, что свои музыкантские возможности они развивают целенаправленно – каждый раз поднимают планку и берут заданную высоту. И столь же очевидно было, что наши исполнители задач по развитию себя, как музыкантов, задач по наращиванию свою профессиональных музыкантских «мощностей», не ставят.
Почему-то, эта мысль вызвала бурный протест и детские обиды, причём не у самой группы «Урагша» и их руководителей (они кажется и вовсе статьи не заметили), после чего я решила, что будет правильнее уступить место «детского психолога» коллегам музыковедам…
Однако, за девять лет существования «Голос кочевников» так и не привлёк к себе внимания музыкальной критики. Фестиваль либо принципиально пренебрегает профессиональным экспертным сообществом, либо не умеет наладить с ним корректную связь, либо искренне убеждён, что в своем совершенстве недосягаем для критики.
Что, конечно же, не так.
В этом году как-то само собой получилось посмотреть и послушать почти всю программу фестиваля, кроме того вечера, где пели артисты и режиссёры театров, телеведущие, и другие друзья «Голоса». Я очень хорошо отношусь к актёрской песне, даже считаю, что актёры поют лучше вокалистов, но поскольку «Голос» позиционирует себя как профессиональное действо, то, ради сохранения цельности этой «картины мира», стараюсь эксцессов самодеятельности избегать, что требует достаточной увертливости, поскольку фестиваль отличается сумбурностью, непродуманностью, и спонтанностью идей и замыслов.
Вот и милые «семейные радости», органичные в стенах уютного кафе, проходили в один вечер с по-настоящему филармоническим, претендующим на концептуализм и эстетизм, проектом «Звук. Восток». Его целевая аудитория только процентов на тридцать совпадала с аудиторией, дожидавшейся «вечера дружбы», отчего драматургия концерта соответствовала известной цитате - «Так-то и я смогу! Ты «Мурку» давай!»
Но если в прошлом дилетантское легкомыслие как-то сходило с рук, то в этом году обернулось провалом проекта. «Звук. Восток» - это классные музыканты, тонко чувствующие интеллектуалы - Денис Хоров (фортепиано), Владимир Ткаченко (альт) и Арт-группа электронной музыки и генеративной визуализации Struttura (г. Москва), которые моментально «заговорили» между собой на одном «языке», языке профессионалов. Но главное, эти не местные молодые люди вдруг «заговорили» со зрительным залом про Дух нашего, национального. Своим музыкантским, артистическим восприятием они уловили в бурятской музыке мужскую, отцовскую сущность национального космоса, и стали творить какое-то древнее-древнее сказание, суровое, грозное, сотрясаемое драматическим напряжением сил. Музыканты делали с бурятской музыкой как раз то же, что «Даха Браха» с украинской – делали слышимыми и «зримыми» новые слои национального музыкального пространства, открывали иное восприятие духовных начал в национальной музыке. Так, в их интерпретации проявилась и обрела плотность материи мистическая природа ёхора, и ёхор, который бурятская попса превратила в диско-попевки, вдруг завибрировал всей своей тектонической мощью, и зазвучал, как камлание о начале времен, о Сотворении Мира.
Принимавшие участие в проекте две самые знаменитые и любимые бурятские певицы, в этой сцене должны были выступить «ведьмами» шекспировского размаха, Великими Шаманками, пра-Матерями, но… Они не услышали своих коллег, и были прелестными бурятскими куколками. Милыми, уютными, декоративными. Две бурятские-пребурятские бурятки пели не про Дух, а про кАлАрит. И это было «за державу обидно»!
Именно в связи этим проектом, одна девушка сказала: «Все у «Голоса» есть, кроме содержания». Оспорю. И содержание есть. Вот такое - постоянно сделанное «на коленке», постоянно «с душой!», а на деле с душком непрофессионализма.
Проект «Звук. Восток» имел все шансы претендовать на новое слово в бурятской музыке, и стать прорывом в содержательности фестиваля, наконец-то, обозначить его главное, концептуальное, направление. Все было в руках - музыка, музыканты, акустическая и видео среда, голоса, зачаток замысла, но, как всегда, идеологам не хватило профессиональных компетенций: осознанности; понимания соответствия между замыслом и его исполнением; ответственности за происходящее перед зрителями и артистами. Невооруженными глазами и ушами видно и слышно, что «Звук. Восток» не только до конца не сформулирован, не осознан на стадии замысла, но и элементарно не отрепетирован. Его попросту препоручили артистам – ну, сыграйте чего-нибудь! Какую-нибудь «мурку». (Ох, сколько я сама «словила» в прошлом этого, барского – ну, давай, напиши там чего-нибудь!)
Но за державу стало ещё обиднее в самом конце фестиваля, когда выяснилось, что Ткаченко, Хорова, и группу Struttura надо было соединять с японской музыкально-поэтической лабораторией Джуна Кавасаки. С этими японцами, кстати, на «Голосе кочевников" приключилась история просто гоголевская по степени дурацкости. Сначала их, приехавших на средства их же, японского гранта, вообще не хотели включать в программу. Потом предложили играть на маленькой сценке «Степного кочевника» в то же самое время, когда на большой сцене громко выступали хедлайнеры. Но тут, видимо, вмешался какой-то японский бог, и, то ли звуковой пульт на маленькой сцене сгорел, то ли что-то еще приключилось с электрикой, но, делать нечего, маска гостеприимства обязывает и пришлось-таки организаторам в самом конце фестиваля на 20 минут выпустить терпеливых японцев на большую сцену. Оказалось, что это очень хорошие инструменталисты и прелестная обладательница нереального, космического голоса - такую свободу акустических возможностей, таких объемов тембры, и такую мистическую мощь звучания, можно услышать разве что только у исполнительниц Олонхо. И, между прочим, приехали японские музыканты на «Голос кочевников» с музыкально-поэтическо-пластической историей про эвенков! Таким образом, эти, практически проигнорированные артисты, оказались практически единственными, кто вписался в как бы номадную как бы концепцию фестиваля. Но мало того, японцы в своем творчестве воплощают ту самую экологичность, то самое осознанное «природопользование», которое продемонстрировала когда-то «Даха Браха», и которая клубится вокруг «Голоса», клубиться, но никак не может осесть уже в виде внятно сформулированной философии фестиваля. Речь о том, что японские артисты не роют «экскаваторами» коммерческой эксплуатации национальную музыку и культуру, а работают деликатно, с пониманием глубины залегания открывшихся им культурных слоев, с пониманием ответственности за использование этих слоёв.
В общем, был шанс создать прорывный Мега-Звук, мега-Восток, мега-проект, сразу в несколько раз повышающий ценз фестиваля и достойный самых приличных концертных площадок. Представляете? Рожденный в Ацагате международный проект …
Но, что сожалеть о несостоявшемся международном проекте, когда фестиваль, произрастающий как будто на бурятской музыкальной культуре, все никак не может осознать свой, как говорится, буин – стимулировать развитие современного музыкального мышления в Бурятии.
При все том, в этом году был, наверное, самый удачный с точки зрения именно музыкального содержания «Голос», хотя я отдаю себе отчёт в том, что такой вывод, это дело моего личного вкуса. Но, и «Голос», за почти десять лет существования, так и не сформировал внятные и прозрачные критерии отбора участников, что делает фестиваль беззащитным перед упреками во вкусовщине, и, что гораздо хуже, перед подозрениями в коррупционных ходах, которые уже прозвучали в соцсетях. В то же время, избегая каких-либо экспертных, или коллегиальных форм отбора участников, организаторы фестиваля, могли бы, хотя бы обеспечить уже сформированную программу поддержкой авторитетных специалистов – музыкальных критиков, или музыкантов. Их мнения об участниках фестиваля, их обоснованные суждения в виде грамотных анонсов, блиц-интервью, роликов о том, почему жизненно необходимо встать и поехать на «Голос», ориентировали бы публику, как-то развивали ее, и наверняка увеличили бы количество зрителей хотя бы до реальных, без учета грудных младенцев, четырех с половиной тысяч.
Вот только зачем эта гонка за количеством?! Когда целью станет качество и не только содержания фестиваля, но и его организации?!
Два дня фестиваля на природе – это целая жизнь, которую, хочешь, не хочешь, а надо организовать. Тысячи зрителей – это потоки людей, для управления которыми нужна логистика. Пару лет назад мне довелось увидеть дом 6х7 метров на участке в 20 соток. На ехидный вопрос чего ж так «размахнулись», хозяева рассказали, что приехали-де, встали посреди участка, прикинули сколько им надо места в доме (рассказ сопровождался «измерительным» разведением рук в стороны), и так вот и накидали план постройки. Мы поинтересовались не прутиком ли по земле накидывали? В ответ хозяева сильно замялись… и мы поняли, что прутиком …
Есть ощущение, что в организации «Голоса кочевников» в «Степном кочевнике» главным логистическим инструментом тоже был «прутик». Вот выводы общественного «аудита», сформулированного в фейсбуке: автостоянка чуть ли не в километре от палаточного лагеря и весь туристический скарб людям пришлось тащить на себе; цистерна с водой на самом солнцепеке и тоже на приличном (для ношения тяжестей) расстоянии от палаточного лагеря; минимум приспособлений, позволяющих укрыться от солнца и более-менее комфортно расположиться - никаких навесов, тентов, зонтиков, шезлонгов, гамаков, ковриков, стульчиков, сидушек; никакой аренды всех этих предметов. Никаких бумажных головных уборов, вееров, козырьков - поразительно, но ни «Голос», ни туркомплекс, ни Бурятзолото, никто вообще не подумал о своей солнцезащитной PR-продукции. Сцену, непосредственно с территории «Степного кочевника» почти не видно. На территории тесно – палатки с ремесленными товарами плотно расположились вдоль основной «магистрали» комплекса, создавая помехи передвижению. Кроме еды, торговли, игры в волейбол, городки, и стрельбы из лука, особо развлекаться было нечем. Общепит не радовал разнообразием. Грустно два дня есть исключительно буузы, плов, и шашлык! В конце концов, та же бурятская кухня не исчерпывается одними буузами. Традиционно немало среди публики «Голоса» вегетарианцев, для них не было вообще никаких предложений. Во второй половине второго дня туалеты, расположенные на территории непосредственно «Степного кочевника» перестали справляться с количеством нуждающихся. Работники туркомплекса, честь им и хвала, делали все, что могли, но в итоге стало грязно, «ароматно» и крайне, крайне неприятно!
По развлечениям тоже было небогато - никаких конкурсов, национальных состязаний, места для настольных игр, еще каких-то интересных занятий. Детская зона как бы была, но досуг детей можно было бы сделать, как минимум, разнообразнее, как максимум, более познавательно насыщенным, причем, насыщенным в контексте фестиваля – творческим, номадным, и национальным.
Национальное вообще было представлено, кажется, только юртами, буузами, керамикой «Домбо», бижутерией в национальном стиле, и стрельбой из лука.
«Голос кочевников» переехал в «Степной кочевник» когда фестиваль, не имея линии развития, еще не зашел в тупик, но явно ощутил какое-то неблагополучие. Коренилось оно в содержательной недостаточности, но проблему смыслов фестиваль разрешил механическим способом - переездом. Но оказалось, что, выехав из Этнографического музея в, казалось бы, аутентичную степную среду, фестиваль, как площадка для проявления этнического, национального - деградировал. Да и как площадка для разнообразного отдыха тоже. В Этнографическом музее можно было походить по самому музею - посетить его экспонаты и комплексы; покататься на велосипеде, поиграть в настольные игры, поваляться в гамаках, сходить в лес, покататься на лошадях; уйти в близлежащее кафе. Там как-то пытались представить себя и другие подведомственные минкульту учреждения культуры, сам Этнографический музей, как-то пытались проявится независимые деятели культуры – художники, Молодежный театр, танцевальные группы. Много было бурятского, начиная от продажи сувенирной продукции, кумыса, еды, игры в шагай наадан, и заканчивая конкурсами, например, как правильно надеть седло на лошадь.
При всей красоте и магической притягательности Ацагата, здравый смысл все-таки нашептывает, что министерству-то культуры-то правильнее было бы за счет фестиваля как-то шевелить и Этнографический музей, и музей природы, и исторический, и художественный. Если бы «Голос» не страдал непродуманностью своего содержания, отсутствием стратегии своего развития, и финансовой зависимостью от бюджета, он мог бы развиваться путем колоборации, прежде всего, с Этнографическим, ведь практически каждый комплекс музея – бурятский прибайкальский, эвенкийский, семейский, казачий, и т.д., мог бы стать сценической площадкой. Пользуясь возможностями музея, фестиваль мог бы проявится и как просветительская площадка, особенно семейная и детская - музыкально-этнические, музыкально-исторические, художественные, экологические, фэнтези игры, конкурсы, соревнования, квесты, мастер-классы. Наконец, любой фестиваль, это еще и бизнес-территория, место деловых встреч продюсеров, музыкальных менеджеров, технических специалистов, тут же спонсоры фестиваля, да, в конце концов, сами организаторы фестиваля, решают свои бизнес-задачи – наверняка, на территории музея нашлось бы место и для этого.
Ну, и наконец, в Этнографический музей не доносится амбре от свинокомплекса.
Нет, я не против «Степного кочевника» и не за возвращение в Этнографический музей, я за то, чтобы, организовывая массовые мероприятия в любом месте, в первую очередь думали не про беседку для ВИП-персоны, не про количество зрителей, не про кассу, а про ЛЮДЕЙ.
И здесь мы опять упираемся в профессиональные компетенции менеджеров культуры и искусств, в четко сформированные базовые профессиональные понятия – не артист и зритель для менеджмента, мероприятия, учреждения, а менеджмент, мероприятие, учреждение для артиста и зрителя.
Вообще, настоящий профессионализм, настоящий класс и настоящий стиль проявляются, как ни странно, в свойствах души - заботе о людях и благодарности. Вот это как раз и есть то, что называют работать с душой.
У нас же почему-то полагают, что с душой работают те, кто как-то по-особенному возвышенные и умеет как-то по-особенному возвышенно говорить о том, какой он/она возвышенный. Нет. Работа с душой, это когда прозаично не делаешь себе скидок на то, что твое мероприятие open air, не рассчитываешь на то, что люди должны сами о себе позаботиться - захватить с собой горшок для своего ребенка, зонтик и стульчик, не замечать туалетную грязь и вонь. Работа с душой выражается в прагматичном – в логистике фестиваля. Когда количество туалетов пропорционально количеству публики (рассказывали, что в свое время, глава Агинского округа Жамсуев лично высчитывал сколько на Алханае надо поставить туалетов) и соответствует нормам, определенными для Байкальской территории; сцена стоит так, чтобы ее было видно везде; подходы к автостоянке логичны; палаточный городок как-то регулируем и обеспечен «стройматериалами» (камни, бруски, колышки); скорую помощь/медпункт, полицию, пожарку, точки с водой видно отовсюду; оборудованы места, где можно укрыться от солнца; организован культурный пресс-центр – в тени, с водичкой, на стульчиках, с интернетом, с расписанием пресс-подходов организаторов и участников; «гримерные» соответствуют райдерам исполнителей (и без попыток руководства филармонии «крыжить» райдеры. Не обсуждать, не согласовывать, а именно «крыжить»); оборудованы места для зарядки мобильных телефонов и гаджетов.
Из подобного рода скучных вещей и складывается тот стандарт качества, который отличает учреждение культуры (культура же, в конце концов!), и который замечательно выразил всеми нами обожаемый Кирилл Крок, директор театра им. Вахтангова – «не сделать это, значит, самому себе отказать в доверии».
P.S. Скорее, это не постскриптум, а «заметки на полях» про заботу и благодарность. Не знаю, как музыкальные фестивали, но вот сколько я наблюдаю театральные – всегда по окончании руководитель в первую очередь благодарит своих сотрудников. В первую очередь их. А потом уже «партию и правительство». Вот не знаю, то ли театральные люди просто такие воспитанные и человечные, то ли им ведомо, что такое цеховое содружество, то ли просто так срабатывает профессиональный рационализм - «партия и правительство» за прогиб, может, лишнюю десятку и накинут в следующий раз, но что ты будешь делать с этой десяткой без опытных, надежных, толковых людей?
Несколько лет назад, когда во второй раз в «Голосе кочевников» участвовала группа «Даха Браха», я позволила себе заметить, что знаменитые украинцы и наша группа «Урагша» (была такая в филармонии) работают в «поле» национальной музыкальной культуры, но консерваторское образование музыкантов «Дахи» позволяет им безгранично объёмно осмыслять музыкальные национальные традиции, и транслировать их миру в виде высокохудожественных интерпретаций, являя собой образец осознанного «природопользования» - когда из неисчерпаемого источника не только черпают, но и обогащают его. Программа, которую тогда «Даха Браха» привезла на «Голос» со всей очевидностью показывала, что свои музыкантские возможности они развивают целенаправленно – каждый раз поднимают планку и берут заданную высоту. И столь же очевидно было, что наши исполнители задач по развитию себя, как музыкантов, задач по наращиванию свою профессиональных музыкантских «мощностей», не ставят.
Почему-то, эта мысль вызвала бурный протест и детские обиды, причём не у самой группы «Урагша» и их руководителей (они кажется и вовсе статьи не заметили), после чего я решила, что будет правильнее уступить место «детского психолога» коллегам музыковедам…
Однако, за девять лет существования «Голос кочевников» так и не привлёк к себе внимания музыкальной критики. Фестиваль либо принципиально пренебрегает профессиональным экспертным сообществом, либо не умеет наладить с ним корректную связь, либо искренне убеждён, что в своем совершенстве недосягаем для критики.
Что, конечно же, не так.
В этом году как-то само собой получилось посмотреть и послушать почти всю программу фестиваля, кроме того вечера, где пели артисты и режиссёры театров, телеведущие, и другие друзья «Голоса». Я очень хорошо отношусь к актёрской песне, даже считаю, что актёры поют лучше вокалистов, но поскольку «Голос» позиционирует себя как профессиональное действо, то, ради сохранения цельности этой «картины мира», стараюсь эксцессов самодеятельности избегать, что требует достаточной увертливости, поскольку фестиваль отличается сумбурностью, непродуманностью, и спонтанностью идей и замыслов.
Вот и милые «семейные радости», органичные в стенах уютного кафе, проходили в один вечер с по-настоящему филармоническим, претендующим на концептуализм и эстетизм, проектом «Звук. Восток». Его целевая аудитория только процентов на тридцать совпадала с аудиторией, дожидавшейся «вечера дружбы», отчего драматургия концерта соответствовала известной цитате - «Так-то и я смогу! Ты «Мурку» давай!»
Но если в прошлом дилетантское легкомыслие как-то сходило с рук, то в этом году обернулось провалом проекта. «Звук. Восток» - это классные музыканты, тонко чувствующие интеллектуалы - Денис Хоров (фортепиано), Владимир Ткаченко (альт) и Арт-группа электронной музыки и генеративной визуализации Struttura (г. Москва), которые моментально «заговорили» между собой на одном «языке», языке профессионалов. Но главное, эти не местные молодые люди вдруг «заговорили» со зрительным залом про Дух нашего, национального. Своим музыкантским, артистическим восприятием они уловили в бурятской музыке мужскую, отцовскую сущность национального космоса, и стали творить какое-то древнее-древнее сказание, суровое, грозное, сотрясаемое драматическим напряжением сил. Музыканты делали с бурятской музыкой как раз то же, что «Даха Браха» с украинской – делали слышимыми и «зримыми» новые слои национального музыкального пространства, открывали иное восприятие духовных начал в национальной музыке. Так, в их интерпретации проявилась и обрела плотность материи мистическая природа ёхора, и ёхор, который бурятская попса превратила в диско-попевки, вдруг завибрировал всей своей тектонической мощью, и зазвучал, как камлание о начале времен, о Сотворении Мира.
Принимавшие участие в проекте две самые знаменитые и любимые бурятские певицы, в этой сцене должны были выступить «ведьмами» шекспировского размаха, Великими Шаманками, пра-Матерями, но… Они не услышали своих коллег, и были прелестными бурятскими куколками. Милыми, уютными, декоративными. Две бурятские-пребурятские бурятки пели не про Дух, а про кАлАрит. И это было «за державу обидно»!
Именно в связи этим проектом, одна девушка сказала: «Все у «Голоса» есть, кроме содержания». Оспорю. И содержание есть. Вот такое - постоянно сделанное «на коленке», постоянно «с душой!», а на деле с душком непрофессионализма.
Проект «Звук. Восток» имел все шансы претендовать на новое слово в бурятской музыке, и стать прорывом в содержательности фестиваля, наконец-то, обозначить его главное, концептуальное, направление. Все было в руках - музыка, музыканты, акустическая и видео среда, голоса, зачаток замысла, но, как всегда, идеологам не хватило профессиональных компетенций: осознанности; понимания соответствия между замыслом и его исполнением; ответственности за происходящее перед зрителями и артистами. Невооруженными глазами и ушами видно и слышно, что «Звук. Восток» не только до конца не сформулирован, не осознан на стадии замысла, но и элементарно не отрепетирован. Его попросту препоручили артистам – ну, сыграйте чего-нибудь! Какую-нибудь «мурку». (Ох, сколько я сама «словила» в прошлом этого, барского – ну, давай, напиши там чего-нибудь!)
Но за державу стало ещё обиднее в самом конце фестиваля, когда выяснилось, что Ткаченко, Хорова, и группу Struttura надо было соединять с японской музыкально-поэтической лабораторией Джуна Кавасаки. С этими японцами, кстати, на «Голосе кочевников" приключилась история просто гоголевская по степени дурацкости. Сначала их, приехавших на средства их же, японского гранта, вообще не хотели включать в программу. Потом предложили играть на маленькой сценке «Степного кочевника» в то же самое время, когда на большой сцене громко выступали хедлайнеры. Но тут, видимо, вмешался какой-то японский бог, и, то ли звуковой пульт на маленькой сцене сгорел, то ли что-то еще приключилось с электрикой, но, делать нечего, маска гостеприимства обязывает и пришлось-таки организаторам в самом конце фестиваля на 20 минут выпустить терпеливых японцев на большую сцену. Оказалось, что это очень хорошие инструменталисты и прелестная обладательница нереального, космического голоса - такую свободу акустических возможностей, таких объемов тембры, и такую мистическую мощь звучания, можно услышать разве что только у исполнительниц Олонхо. И, между прочим, приехали японские музыканты на «Голос кочевников» с музыкально-поэтическо-пластической историей про эвенков! Таким образом, эти, практически проигнорированные артисты, оказались практически единственными, кто вписался в как бы номадную как бы концепцию фестиваля. Но мало того, японцы в своем творчестве воплощают ту самую экологичность, то самое осознанное «природопользование», которое продемонстрировала когда-то «Даха Браха», и которая клубится вокруг «Голоса», клубиться, но никак не может осесть уже в виде внятно сформулированной философии фестиваля. Речь о том, что японские артисты не роют «экскаваторами» коммерческой эксплуатации национальную музыку и культуру, а работают деликатно, с пониманием глубины залегания открывшихся им культурных слоев, с пониманием ответственности за использование этих слоёв.
В общем, был шанс создать прорывный Мега-Звук, мега-Восток, мега-проект, сразу в несколько раз повышающий ценз фестиваля и достойный самых приличных концертных площадок. Представляете? Рожденный в Ацагате международный проект …
Но, что сожалеть о несостоявшемся международном проекте, когда фестиваль, произрастающий как будто на бурятской музыкальной культуре, все никак не может осознать свой, как говорится, буин – стимулировать развитие современного музыкального мышления в Бурятии.
При все том, в этом году был, наверное, самый удачный с точки зрения именно музыкального содержания «Голос», хотя я отдаю себе отчёт в том, что такой вывод, это дело моего личного вкуса. Но, и «Голос», за почти десять лет существования, так и не сформировал внятные и прозрачные критерии отбора участников, что делает фестиваль беззащитным перед упреками во вкусовщине, и, что гораздо хуже, перед подозрениями в коррупционных ходах, которые уже прозвучали в соцсетях. В то же время, избегая каких-либо экспертных, или коллегиальных форм отбора участников, организаторы фестиваля, могли бы, хотя бы обеспечить уже сформированную программу поддержкой авторитетных специалистов – музыкальных критиков, или музыкантов. Их мнения об участниках фестиваля, их обоснованные суждения в виде грамотных анонсов, блиц-интервью, роликов о том, почему жизненно необходимо встать и поехать на «Голос», ориентировали бы публику, как-то развивали ее, и наверняка увеличили бы количество зрителей хотя бы до реальных, без учета грудных младенцев, четырех с половиной тысяч.
Вот только зачем эта гонка за количеством?! Когда целью станет качество и не только содержания фестиваля, но и его организации?!
Два дня фестиваля на природе – это целая жизнь, которую, хочешь, не хочешь, а надо организовать. Тысячи зрителей – это потоки людей, для управления которыми нужна логистика. Пару лет назад мне довелось увидеть дом 6х7 метров на участке в 20 соток. На ехидный вопрос чего ж так «размахнулись», хозяева рассказали, что приехали-де, встали посреди участка, прикинули сколько им надо места в доме (рассказ сопровождался «измерительным» разведением рук в стороны), и так вот и накидали план постройки. Мы поинтересовались не прутиком ли по земле накидывали? В ответ хозяева сильно замялись… и мы поняли, что прутиком …
Есть ощущение, что в организации «Голоса кочевников» в «Степном кочевнике» главным логистическим инструментом тоже был «прутик». Вот выводы общественного «аудита», сформулированного в фейсбуке: автостоянка чуть ли не в километре от палаточного лагеря и весь туристический скарб людям пришлось тащить на себе; цистерна с водой на самом солнцепеке и тоже на приличном (для ношения тяжестей) расстоянии от палаточного лагеря; минимум приспособлений, позволяющих укрыться от солнца и более-менее комфортно расположиться - никаких навесов, тентов, зонтиков, шезлонгов, гамаков, ковриков, стульчиков, сидушек; никакой аренды всех этих предметов. Никаких бумажных головных уборов, вееров, козырьков - поразительно, но ни «Голос», ни туркомплекс, ни Бурятзолото, никто вообще не подумал о своей солнцезащитной PR-продукции. Сцену, непосредственно с территории «Степного кочевника» почти не видно. На территории тесно – палатки с ремесленными товарами плотно расположились вдоль основной «магистрали» комплекса, создавая помехи передвижению. Кроме еды, торговли, игры в волейбол, городки, и стрельбы из лука, особо развлекаться было нечем. Общепит не радовал разнообразием. Грустно два дня есть исключительно буузы, плов, и шашлык! В конце концов, та же бурятская кухня не исчерпывается одними буузами. Традиционно немало среди публики «Голоса» вегетарианцев, для них не было вообще никаких предложений. Во второй половине второго дня туалеты, расположенные на территории непосредственно «Степного кочевника» перестали справляться с количеством нуждающихся. Работники туркомплекса, честь им и хвала, делали все, что могли, но в итоге стало грязно, «ароматно» и крайне, крайне неприятно!
По развлечениям тоже было небогато - никаких конкурсов, национальных состязаний, места для настольных игр, еще каких-то интересных занятий. Детская зона как бы была, но досуг детей можно было бы сделать, как минимум, разнообразнее, как максимум, более познавательно насыщенным, причем, насыщенным в контексте фестиваля – творческим, номадным, и национальным.
Национальное вообще было представлено, кажется, только юртами, буузами, керамикой «Домбо», бижутерией в национальном стиле, и стрельбой из лука.
«Голос кочевников» переехал в «Степной кочевник» когда фестиваль, не имея линии развития, еще не зашел в тупик, но явно ощутил какое-то неблагополучие. Коренилось оно в содержательной недостаточности, но проблему смыслов фестиваль разрешил механическим способом - переездом. Но оказалось, что, выехав из Этнографического музея в, казалось бы, аутентичную степную среду, фестиваль, как площадка для проявления этнического, национального - деградировал. Да и как площадка для разнообразного отдыха тоже. В Этнографическом музее можно было походить по самому музею - посетить его экспонаты и комплексы; покататься на велосипеде, поиграть в настольные игры, поваляться в гамаках, сходить в лес, покататься на лошадях; уйти в близлежащее кафе. Там как-то пытались представить себя и другие подведомственные минкульту учреждения культуры, сам Этнографический музей, как-то пытались проявится независимые деятели культуры – художники, Молодежный театр, танцевальные группы. Много было бурятского, начиная от продажи сувенирной продукции, кумыса, еды, игры в шагай наадан, и заканчивая конкурсами, например, как правильно надеть седло на лошадь.
При всей красоте и магической притягательности Ацагата, здравый смысл все-таки нашептывает, что министерству-то культуры-то правильнее было бы за счет фестиваля как-то шевелить и Этнографический музей, и музей природы, и исторический, и художественный. Если бы «Голос» не страдал непродуманностью своего содержания, отсутствием стратегии своего развития, и финансовой зависимостью от бюджета, он мог бы развиваться путем колоборации, прежде всего, с Этнографическим, ведь практически каждый комплекс музея – бурятский прибайкальский, эвенкийский, семейский, казачий, и т.д., мог бы стать сценической площадкой. Пользуясь возможностями музея, фестиваль мог бы проявится и как просветительская площадка, особенно семейная и детская - музыкально-этнические, музыкально-исторические, художественные, экологические, фэнтези игры, конкурсы, соревнования, квесты, мастер-классы. Наконец, любой фестиваль, это еще и бизнес-территория, место деловых встреч продюсеров, музыкальных менеджеров, технических специалистов, тут же спонсоры фестиваля, да, в конце концов, сами организаторы фестиваля, решают свои бизнес-задачи – наверняка, на территории музея нашлось бы место и для этого.
Ну, и наконец, в Этнографический музей не доносится амбре от свинокомплекса.
Нет, я не против «Степного кочевника» и не за возвращение в Этнографический музей, я за то, чтобы, организовывая массовые мероприятия в любом месте, в первую очередь думали не про беседку для ВИП-персоны, не про количество зрителей, не про кассу, а про ЛЮДЕЙ.
И здесь мы опять упираемся в профессиональные компетенции менеджеров культуры и искусств, в четко сформированные базовые профессиональные понятия – не артист и зритель для менеджмента, мероприятия, учреждения, а менеджмент, мероприятие, учреждение для артиста и зрителя.
Вообще, настоящий профессионализм, настоящий класс и настоящий стиль проявляются, как ни странно, в свойствах души - заботе о людях и благодарности. Вот это как раз и есть то, что называют работать с душой.
У нас же почему-то полагают, что с душой работают те, кто как-то по-особенному возвышенные и умеет как-то по-особенному возвышенно говорить о том, какой он/она возвышенный. Нет. Работа с душой, это когда прозаично не делаешь себе скидок на то, что твое мероприятие open air, не рассчитываешь на то, что люди должны сами о себе позаботиться - захватить с собой горшок для своего ребенка, зонтик и стульчик, не замечать туалетную грязь и вонь. Работа с душой выражается в прагматичном – в логистике фестиваля. Когда количество туалетов пропорционально количеству публики (рассказывали, что в свое время, глава Агинского округа Жамсуев лично высчитывал сколько на Алханае надо поставить туалетов) и соответствует нормам, определенными для Байкальской территории; сцена стоит так, чтобы ее было видно везде; подходы к автостоянке логичны; палаточный городок как-то регулируем и обеспечен «стройматериалами» (камни, бруски, колышки); скорую помощь/медпункт, полицию, пожарку, точки с водой видно отовсюду; оборудованы места, где можно укрыться от солнца; организован культурный пресс-центр – в тени, с водичкой, на стульчиках, с интернетом, с расписанием пресс-подходов организаторов и участников; «гримерные» соответствуют райдерам исполнителей (и без попыток руководства филармонии «крыжить» райдеры. Не обсуждать, не согласовывать, а именно «крыжить»); оборудованы места для зарядки мобильных телефонов и гаджетов.
Из подобного рода скучных вещей и складывается тот стандарт качества, который отличает учреждение культуры (культура же, в конце концов!), и который замечательно выразил всеми нами обожаемый Кирилл Крок, директор театра им. Вахтангова – «не сделать это, значит, самому себе отказать в доверии».
P.S. Скорее, это не постскриптум, а «заметки на полях» про заботу и благодарность. Не знаю, как музыкальные фестивали, но вот сколько я наблюдаю театральные – всегда по окончании руководитель в первую очередь благодарит своих сотрудников. В первую очередь их. А потом уже «партию и правительство». Вот не знаю, то ли театральные люди просто такие воспитанные и человечные, то ли им ведомо, что такое цеховое содружество, то ли просто так срабатывает профессиональный рационализм - «партия и правительство» за прогиб, может, лишнюю десятку и накинут в следующий раз, но что ты будешь делать с этой десяткой без опытных, надежных, толковых людей?
